Проблематика политического и, более узко, мобилизационного потенциала  «новых медиа» - это одна из самых актуальных тем современных политических исследований. Я бы хотел остановиться только на одном аспекте этой важной  темы. А именно: как возможно интерпретировать феномен политического протеста в Интернет-среде?

          На такие размышления, безусловно, провоцирует и текущая российская предвыборная ситуация, которая, пожалуй, впервые за всю постсоветскую историю дает возможность наглядно наблюдать и анализировать протестную политическую активность именно в Интернет-среде.

Политическая коммуникация предполагает активность низов

    Мир политического, с определенной точки зрения, можно представить как иерархически организованные коммуникации между тремя акторами: элитами, медиа и населением. При этом предполагается, что аудитория медиа — это не пассивные объекты властно-политической  манипуляции, а активные акторы политической коммуникации. Они не принимают на веру все, что говорят политики, а вырабатывают собственное мнение и способы сопротивления этому воздействию. Именно этот момент принципиально важен, с моей точки зрения, при анализе роли Интернета в современной политике.

Важнейшая сфера реализации протестной активности  - «скрытый транскрипт».

       Перспективной схемой анализа активности низов может служить концепция власти, предложенная в свое время американским антропологом Джеймсом Скоттом в его известной книге «Господство и искусство сопротивления: скрытые транскрипты».

            Отталкиваясь от идеи отношений власти как асимметричного конфликта акторов, Скотт вводит два понятия: «публичный транскрипт» и «скрытый транскрипт».           

          «Публичный транскрипт» - это то, что происходит на сцене, а не за кулисами политической сферы. Именно тут циркулируют многочисленные ритуалы, направленные на поддержание иерархического статус-кво и царит доминирующая в обществе идеология. Это своего рода политический спектакль, инсценировки, где каждый играет свою роль: власть добивается, что бы ее уважали, восхищались ею, а народ делает вид, что благоговеет перед властью. И правящие элиты убеждаются, что их притязания фактически подтверждаются той социальной реальностью, которую они видят своими глазами.       

              «Скрытый транскрипт» - это когда господа общаются с господами, а подчиненные с подчиненными, т.е. это политическое закулисье, где все говорят «то, что думают на самом деле». Когда сбрасываешь маски, и, сидя в кафе после тяжелых трудовых будней, обсуждаешь своих начальников-недотеп (а они, как правило, выступают именно в такой функции), то ты чувствуешь в этой коммуникативной ситуации, что свободен.

            Однако очень важно понимать, что эта бинарная пара, распределяющая коммуникации акторов господства, работает на сохранение самого господства. Ключевой вопрос во всей этой схеме — как подданым стать свободными не в кафе или во время карнавала, а в обществе, которое при определенных условиях и только при них, становится гражданским. Карнавал когда-нибудь закончится, из кафе придется уйти, и на следующий день всё начнется снова: начальники будут начальниками, а подчиненные подчиненными. Все дружно выпустили пар социального напряжения.

В современной ситуации телевидение — это пространство «публичного транскрипта», Интернет — это пространство «скрытого транскрипта»       

            Ключевая характеристика российской политической культуры — это доминирование телевидения в формировании легитимной картины происходящих в стране событий. Учитывая развлечение как  тенденцию, свойственную этому типу медиа, «телевизионная политика» добивается торжества картинки над текстом. Иными словами, важно не содержание, а форма – развлекательная и драматургичная. Гражданин превращается в пассивного зрителя спектакля власти, который эта власть устраивает «в ящике». Отечественный социолог Борис Дубин пишет по этому поводу: «Российский социум консервируется сегодня как сообщество зрителей, а не развивается как демократия участников. Эта пассивность и позволяет власти риторически апеллировать к «большинству», чтобы вполне практически устранять те или иные «меньшинства» (нежелательные — поскольку неуправляемые — партии, самостоятельные гражданские и профессиональные организации, непослушные медиа несговорчивых «олигархов», вообще любые сколько-нибудь независимые инстанции и фигуры). Призывы официальной власти и официозных политиков к национальному единению, его лозунги и символы выступают сегодня в России условием деполитизации социума. Общим языком политического в такой ситуации становится исключительно державное (великодержавное), а ведущим моментом риторики выступают лозунги и символы сплочения «всех» против воображаемого врага и вокруг единой фигуры первого лица».

                  А вот интерактивные возможности Интернета предоставляют простым людям такие коммуникативные площадки, где они могут высказывать свой протест и объединяться в группы по сетевому принципу. Это и есть тот самый  «скрытый транскрипт». Отсюда все те «ненормативные» аспекты, которые характеризуют обсуждение политики в блогах, социальных сетях и т.д. Мат и ругань — это проявление не бескультурия и плебейства (с этой снобистски-интеллигентской точкой зрения давно пора расстаться), а классическая и универсальная тактика подчиненных, направленная на коммуникативное занижение и дефетишизацию статуса «верхов». В определенном смысле тот, кто «посылает на...», — всегда в этот момент хозяин ситуации.

Воздействие «цифрового раскола» поколений на характер политической активности будет возрастать и порождать конфликты легитимации

            Рассуждая в долгосрочной перспективе, следует подчеркнуть, что отдельного и пристального внимания заслуживает вопрос о механизмах политической мобилизации аудиторий и трансформации традиционных политических институтов с помощью Интернета. То, что это практически плохо работает сейчас, - временное явление, поскольку политический протест и активность в этой среде реализует российская молодежь, составляющая демографическое и социальное меньшинство.

            «Цифровой раскол» проходит по поколениям, родившимся во второй половине 1980-х годов. Именно они сейчас вступают в активную жизнь, они практически не знают, что такое советская власть, но при этом прекрасно коммуницируют в Сети. Характер медиа-потребления этих поколений не связан с классическими медиа эпохи зрелого Модерна. Новостной контент потребляется и обсуждается ими в Сети. Телевидение для них — это только медиум развлечений и, очень часто, «глумления» над властями, реализуемыми в «скрытом транскрипте» через блоги или разговоры на кухне.

            В ситуации, когда лифты вертикальной мобильности в обществе блокированы («всё занято стариками»), или находятся «на капитальном ремонте», взрослеющая молодежь будет испытывать, и уже испытывает, серьезные проблемы с долгосрочным планированием своих биографий, выбором механизмов социализации и карьерного роста. Соответственно,  можно говорить о стратегии ухода, когда наиболее эмансипированные слои молодежи, проживающие в крупных мегаполисах и получивших приличный образовательный капитал, будут связывать свое будущее не с Россией, а с теми странами, где им в их «политическом воображаемом» будет комфортнее и перспективнее. Далеко не очевидно, что так будет в действительности, поскольку речь идет о планировании, которое часто опирается на мифологию будущего.

            В любом случае совокупность целого ряда факторов, воздействующих на характер политической культуры поколений, спровоцирует конфликты взаимопонимания. Поэтому традиционные ресурсы легитимации современной российской власти, напрямую завязанные на политические инсценировки, транслируемые подконтрольными ТВ-каналами, не имеют долгосрочной перспективы и потенциала стабильности.

            Как мы помним, время не стоит на месте, крот истории упорно делает свое дело. И какой будет публичная политика, когда к «оцифрованным поколениям» будут принадлежать уже все — вот интересный сюжет для любителей политической фантастики и профессионалов в области масс-медиа. Давайте подождем, но давайте не будем при этом бездействовать.