Эпоха турбулентности, эпоха перманентного кризиса, эпоха радикальных перемен… Как только не называют наше бурное время политики и публицисты. Это трудно отрицать: мы действительно живем в стремительно меняющемся мире. В новых условиях рушатся старые идеологии, приходят в негодность прежние модели развития. И сегодня эксперты – кто с радостью, кто с неохотой – начали признавать, что западная либеральная парадигма, западная рыночная модель в значительной мере уже исчерпали свой потенциал.

Так бывает, ничто не вечно. В конце концов, есть другие пути и другие модели. Какие из них выберет Россия, в каком направлении пойдет, какое место ее ждет в этом новом мироустройстве? Об этом сегодня говорят и спорят философы, социологи, культурологи, представители власти и профессиональных сообществ.

Один такой разговор состоялся на круглом столе, который собрал Сибирский филиал Фонда развития гражданского общества. «Жизнь после либерализма: Конструирование содержания политико-воспитательного процесса в современной России» - так была сформулирована тема для обсуждения, но разговор в итоге вышел далеко за ее рамки.

Начало истории

Говорят, что в «нулевых» цитаты из Фукуямы в диссертациях по социологии были у нас чуть ли так же обязательны, как в советские времена ссылки на труды В.И. Ленина. Идеи полной и окончательной победы либеральной демократии так глубоко проникли в научное сообщество и так хорошо были им усвоены, что казались уже бесспорными догмами. Что касается широких слоев российского общества, то, возможно, не все знали фамилию американского философа, предрекшего «конец истории», и уж тем более мало кто читал его нашумевшую книгу, но западные образцы миропорядка были общепризнаны у нас единственно верным ориентиром.

- Конечно, сам Фукуяма понимал, что описанный им «конец» ненадолго, - говорит Виктор Мартьянов, кандидат политических наук, директор Института философии и права Уральского отделения РАН. – Но ему хотелось зафиксировать эту картину наивысшего могущества Запада – причем зафиксировать на концептуальном, нормативном уровне. Представить его победу над социалистическим миром как исторически обусловленную и теоретически обоснованную. Показать, что западная модель – это вершина социокультурной эволюции, лучшее, что было создано человечеством для организации своей общественной жизни. Доказать, что рыночный и либеральный вариант развития – это норма, а любые другие пути – патология, заранее обреченная на провал.

С тех пор прошло тридцать лет. Этого времени хватило, чтобы понять: либеральная утопия так и осталась утопией, не оправдав возложенных на нее надежд. Победившая западная модель только породила новые противоречия и конфликты, а ее базовые постулаты сейчас рушатся у нас на глазах.

Нам говорят, что рыночные экономики растут быстрее нерыночных, но мы видим, как нерыночный Китай стремительно обгоняет по темпам роста переживающие стагнацию европейские страны. Нам говорят, что западная демократия – самая справедливая форма управления, но можно ли, к примеру, считать демократическими двухуровневые выборы в США? И если да, то почему победа Трампа в свое время расколола страну буквально пополам, вызвав массовые протесты?

Западная модель перестала обеспечивать рост благосостояния населения: статистика свидетельствует, что покупательная способность зарплаты среднего американца не растет еще с конца 1970-х годов. И это мы говорим о самой богатой стране мира, которая сконцентрировала у себя львиную долю ресурсов! А разгадка проста: если полвека назад экономическое неравенство на Западе снижалось, то теперь оно все больше нарастает – поскольку основные доходы перераспределяются в пользу транснациональных элит, и на долю того самого «среднестатистического» американца, по сути, ничего не остается.

Впрочем, эти и другие примеры еще с натяжкой можно было бы счесть отдельными неудачами, сбоями в целом хорошо налаженной системы. Но есть и более серьезные, системные признаки приближающегося упадка:

- Все говорит о том, что капитализм глобально исчерпал свои ресурсы, - считает Виктор Мартьянов. – Понятно, что когда некий «представитель цивилизации» вступает на варварскую землю, меняет там стеклянные бусы на золото и получает бешеные доходы, это все работает на капитализм. Но когда золото в обмен за стекляшки уже не несут, когда норма прибыли падает, когда рынки предельно зарегулированы и некуда вкладывать деньги, что остается капиталисту? Правильно! Если экономическая конкуренция больше невозможна, начинается силовой передел. Чтобы расширить рынки, надо убрать конкурентов – например, с помощью санкций или еще более жестких, военных методов. Что в последние десятилетия и происходит.

И тут мы вновь видим, как рушатся базовые постулаты западного либерализма. Права человека, свободная конкуренция, общечеловеческие ценности – то, что лежит в основе этой идеологии, но в новых, современных условиях вступает в противоречие с политэкономией капитализма, - все это с легкостью приносится в жертву. Здесь, пожалуй, уже уместно вспомнить не Фукуяму, а Маркса – его известное определение, на что способен капитал ради 300 % прибыли.

Модель для сборки

Пока западный либерализм переживает глобальный кризис, Россия оказалась на распутье. В 90-е годы прошлого века, когда распался Союз, наша страна, пытаясь встроиться в новый мировой порядок и уподобиться своим политическим «друзьям», с готовностью приняла западную версию современности. Как теперь говорят эксперты, приняла «механически», «некритично».

- Мы практически полностью отказавшись от своих прежних ценностей и идеалов, - поясняет Виктор Мартьянов. – А новые постсоветские элиты быстро и радикально заменили их на те ценности и идеалы, что предлагались западным мейнстримом. Импорт западных концепций, транзит западных институтов, кардинальные реформы, подсказанные Западом… По сути, мы попали в ловушку колониального мышления.

Должны были пройти годы, прежде чем мы осознали свою ошибку.

- Проблема в том, что российская уникальность, присущая нашему обществу (равно как и другим), практически игнорировалась, - объясняет эту ошибку Константин Антонов, доктор социологических наук, руководитель Сибирского филиала ФоРГО. – Нам говорили, что есть всего один путь, что та ценностно-институциональная модель развития, которую мы пытались заимствовать у Запада, универсальна. Но это не так. Напротив – существует множество разных моделей, и мы видим, что они успешно применяются в других странах. К счастью, Россия в достаточной степени сохранила и суверенитет, и ресурс, чтобы сконструировать свой собственный вариант.

Для тех, кого пугает масштабность задачи, напомним: опыт построения собственного варианта у нашей страны уже есть. В прошлом веке на территории одной шестой суши был реализован грандиозный, абсолютно инновационный, не имеющий аналогов социально-политический проект. При всех его недостатках роль этого проекта и влияние на мировые процессы невозможно переоценить. Освобождение колоний, успехи трудящихся в борьбе за свои права, вынуждавшие власть имущих идти на уступки, – все это было бы невозможно в таком масштабе, не будь Советского Союза как реального противовеса капиталистическому Западу. «Удивительно, как страна, обладая ресурсами на порядок меньше, чем другой полюс силы, смогла сформировать полноценную ситуацию биполярности, - говорит Мартьянов. – Нам удалось создать настолько удачный вариант современности, что это позволило привлечь на нашу сторону даже немалую часть населения самих западных стран».

Можно ли сегодня повторить этот эксперимент? Однозначно нет. И еще более однозначно – не стоит этого делать. Вообще, все попытки вернуться в прошлое, найти образцы для настоящего в дне вчерашнем, а то и позавчерашнем – заранее обречены. Хотя, что скрывать, соблазн такой у многих есть. Это очень хорошо объясняет Виктор Мартьянов:

- Когда общество отказывается от своей современности, потому что она «не получилась», первое, что приходит в голову, это вернуться во что-то более надежное и испытанное. И тогда возникают разговоры о «скрепах», о каких-то традиционных ценностях. На мой взгляд, это вариант тупиковый – очевидно, что «назад, в историю» вернуться невозможно. Если взять традицию и попробовать внедрить ее в современную жизнь, она просто не будет работать. Тем более что любая традиция не статична, она меняется с течением времени. Вот, например, что мы подразумеваем под традиционной семьей? Прежнюю, патриархальную, многопоколенную? Или современную нуклеарную? Домострой для нас – это ценность? А в исламских обществах вообще традиционно существует многоженство. И теперь пусть кто-то объяснит, что из всего этого считать той традицией, на которую нам следует опираться.

Но если не на традицию, не на историю и не на чужие заимствованные модели – тогда на что?

В поисках утраченной идентичности

Сегодня наша страна чем-то напоминает богатыря, остановившегося у придорожного камня: направо пойдешь – суверенитет потеряешь, налево пойдешь – никуда не придешь... Дорог вроде много, но надо найти единственную свою. А как это сделать, если даже не представляешь конечной цели? Каков тот образ будущего, которое мы хотим для себя построить?

Это вопросы, наверное, самые сложные из всех существующих, но без них не может обойтись ни один народ, не может состояться ни одна нация. Кто мы? К чему стремимся? Во что верим? Зачем живем? Много лет мы не хотели или не решались их себе задать. И вот, кажется, настало время.

- Рано или поздно любое общество начинает консолидироваться, вырабатывать свою новую идентичность, находить свои цели, свое место в современности. Процесс это долгий и непростой, - предупреждает Виктор Мартьянов. – Но лишь когда мы поймем, кто мы такие, как устроено наше общество, когда осознаем наши интересы, стратегии, конфликты; мотивы, которые нами движут; механизмы, которые нами управляют; когда сформируем общую версию истории и общее представление о будущем – вот тогда мы сможем объединиться. Объединиться вокруг реальных целей и ценностей – не придуманных, не навязанных, не заимствованных, а своих собственных, настоящих.

Так вот, оказывается, во что все у нас упирается – в отсутствие общих целей и ценностей. И где же их взять? Что любопытно, все эксперты, которые обсуждали эту тему, могли расходиться по любым другим вопросам, но в одном были единодушны. Говоря о формировании ценностей, они почти в один голос отвечали: ключевой момент здесь – образование.

- Да, образование – это базовое звено, - согласен доктор философии, профессор Олег Донских. – Я, конечно, не имею в виду все эти «разговоры о важном» и заклинания идеологов по поводу величия нашей страны. Это делается по-другому. Например, есть замечательная русская литература, которая отличается от всех других литератур мира как раз своими ценностями, самая главная из которых – любовь к человеку. Но как у нас в школе изучается этот предмет? Не по текстам, а по кратким изложениям. Вот скажите – можно ли понять Гоголя, прочитав краткий сюжет «Старосветских помещиков»? И какие заложенные писателем ценности вы при этом сумеете воспринять? Я уже не говорю о том, что таким образом теряется вкус к языку. У меня есть знакомый преподаватель, который на экзамене принципиально не ставит студенту положительную оценку, если тот не назовет четырех русских писателей. И представьте – 30% не могут ответить! Я считаю, что систему преподавания литературы у нас нужно радикально менять.

Еще один школьный предмет, который, кажется, уже по самой своей природе призван формировать у подрастающего поколения систему ценностей (и кстати, ни в одной другой стране такого предмета больше нет), – это обществознание. В программе есть даже специальная тема – «Мировоззрение». Но увы – оказывается, вместо того, чтобы воспитывать гражданина, учителя вынуждены забивать головы ученикам огромным количеством понятий, терминов и классификаций.

- Представьте: у меня всего час в неделю, - рассказывает кандидат педагогических наук, преподаватель обществознания Анна Гуськова. – А объем огромный – 69 тем, пять разделов, 387 понятий. Изобилие терминов меня как учителя просто ставит в тупик. Открываю учебник для 11-го класса, а там – футурология, фатализм, волюнтаризм, манкуртизм, квазипартийность, апатрид, бипатрид… Или возьмем ту же тему «Мировоззрение» - ребятам за один урок нужно усвоить структуру, элементы, уровни, особенности, виды, пути формирования... И в конце сделать вывод, что мировоззрение помогает определить человеку истинные ценности и цели. Если останется пара минут, я постараюсь еще ввести понятие политического мировоззрения современного россиянина. И что, по-вашему, из всего этого ребенок сумеет запомнить? Про «осознать» я уже даже молчу…

Получается, что современная российская школа, в отличие от советской, уже не имеет возможности формировать у юных граждан систему ценностей и на образование зря возлагают такие большие надежды?

Не торопитесь огорчаться, есть и хорошие новости. Школе наконец законодательно вернули одну из самых главных ее функций – воспитание. Когда-то эту функцию исключили из закона «Об образовании», объявив, что учебные заведения всего лишь оказывают образовательную услугу. Педагогическое сообщество Новосибирской области до сих пор гордится тем, что дольше всех в стране этому сопротивлялось, возмущалось нововведениями и писало обращения в министерство. Так что для них возвращение воспитательной работы в стены школы – это действительно хорошие новости.

Трудности перевода

Но как разговаривать с юным поколением, если наши дети не читают книг, не разделяют наших ценностей и интересов, просиживают часами за играми в соцсетях – и вообще нас не понимают? Впрочем, как и мы их, поскольку говорим с ними в буквальном смысле на разных языках? Разрыв между поколениями отцов и детей сегодня велик как никогда. И это не просто внутреннее дело каждой отдельной семьи. Если иметь в виду необходимость формирования общих целей и ценностей для стратегии нашего дальнейшего развития, то такой разрыв может кратно усложнить нашу и без того непростую задачу. Так что неудивительно, что вопрос поиска языка для межпоколенческого общения сегодня волнует всех – и учителей, и родителей, и представителей науки, и даже чиновников.

Ответы у всех разные. Кто-то, как кандидат политических наук, доцент Дмитрий Березняков, в принципе не видит особых поводов для тревоги. В конце концов, дети растут в тех культурных и социальных условиях, которые создаем для них мы. И если нам не нравится нынешняя молодежь, то надо понимать, что, критикуя подрастающее поколение, мы тем самым критикуем сами себя. Как говорил классик, «неча на зеркало пенять». В конце концов, нашим детям, так же как и нам, придется взрослеть, социализироваться и решать те же задачи, которые решали в свое время мы. А значит, у нас с ними куда больше общего, чем нам, может быть, сейчас кажется.

У чиновников своя печаль – проблема отцов и детей, как им кажется, сказывается на отношении молодежи к власти. Предвзятость, недоверие, непонимание, аполитичность, нежелание слушать и знать – таковы основные черты среднестатистических юноши или девушки с точки зрения среднестатистического чиновника. Министр региональной политики Новосибирской области Андрей Клюзов признается, что хотел бы найти инструменты коммуникации с молодежью, чтобы донести до них одну простую и очевидную мысль: власть – это не какая-то бесполезная надстройка, обслуживающая собственные интересы, власть – это отремонтированные дороги, это новые школы, это комфортная городская среда, это стабильность, наконец! Вот только на каком языке говорить об этом с юношеством, министр не представляет.

А вот кандидат экономических наук, доцент Эдуард Коложвари уверен, что общий язык с современными подростками найти легко – достаточно завести разговор о том, что им действительно интересно. И это точно будут не Гоголь и не Толстой. Это будет… аниме. Вы спросите – почему аниме? А это опять же вопрос не к детям, а к взрослым, правда уже не к учителям и родителям, а к государству. Проблема в том, говорит Коложвари, что у нас снимаются прекрасные детские мультфильмы, которые дают представление малышам о ценностях, соответствующих их возрасту, - начиная с «Лунтика», заканчивая «Машей и Медведем». И при этом у нас практически совсем нет подросткового кино. Зато этот пробел прекрасно восполняют большие азиатские корпорации. Причем тратят на это огромные миллиарды. И в результате мы сегодня получили целое поколение, воспитанное на японских мультфильмах. На самом деле все не так уж страшно, поскольку эти анимационные истории ничему плохому не учат, наоборот, в них говорится о победе добра над злом, о необходимости быть сильным и мужественным, чтобы защитить своих близких. Но есть одно «но» – это НЕ НАШИ истории. Не про нас, не про нашу жизнь, с чужим культурным кодом. А потом мы удивляемся, почему нашим детям не о чем с нами разговаривать. Мы упустили эту проблему, и если теперь не спохватиться и не направить усилия на создание серьезных подростковых произведений, то наши дети так и будут воспитываться на чужой культуре.

Правда, многие считают, что увлечение японским аниме далеко не так безобидно. Недаром же ЧВК «Редан» обрело столь дурную славу. В последние время происшествия с упоминанием этой подростковой группы входят в топы самых тревожных новостей. Все встречи участников неформального молодежного движения отслеживаются полицией, их тусовки разгоняются, их группы в соцсетях блокируются.

- На самом деле история с «Редан» - это не о подростковом насилии и агрессии. Это о потребности подростков в коммуникации, - объясняет Константин Антонов. – Потребности, которую не удовлетворяют придуманные сверху массовые молодежные движения, созданные для отчета и существующие для галочки. Молодежь стремится в группы, хочет солидаризироваться, формировать свои собственные стратегии единения. И это нормально. Но ни государство, ни педагогика не могут им ничего предложить. Свободная коммуникативная интернет-среда дает им техническую возможность объединяться. Но на основе чего – какой деятельности, каких смыслов? Здесь вакуум. И мы не знаем, чем его заполнить.

Богатырь на перепутье

Поиски смыслов – это стало еще одной, может быть, самой важной темой круглого стола. И это тоже вполне объяснимо. Помните, с чего мы начали – мы живем в эпоху турбулентности, в стремительно меняющемся мире, и чтобы не заблудиться, нам нужны четкие ориентиры. Иногда на уровне простой дихотомии: вот белое – вот черное, вот добро – вот зло, вот цель – вот средство. Иногда (и это куда важнее) на уровне содержательного наполнения – целей, замыслов, практической деятельности. Как воспитывать сегодня патриотизм? К решению каких задач готовить молодых учителей? Как и о чем говорить с подростками? Каким образом привлечь молодежь к участию в гражданском обществе?

Андрей Клюзов, министр региональной политики, открыто обратился к присутствующим на круглом столе экспертам: «Наша чиновничья работа – управлять процессами. Но мы не можем придумывать смыслы – это не наше дело. Поэтому власти без научного сообщества не обойтись. И нам нужны от вас не просто новые методики. Нам нужны инструменты для коммуникации с обществом, чтобы власть стала ближе к людям. Нам нужны новые мероприятия – с принципиально другим содержанием. Взять хотя бы патриотическое воспитание. Патриотизм – это ведь не про ритуалы, это про поступки. Не подвиги – нет. Но ведь каждый может что-то сделать для своей Родины. Так давайте же придумаем, как генерировать не только смыслы, но и поступки. А ресурсы для этой работы, обещаю, мы найдем».

Может быть, впервые за долгое время представители государственной власти сформулировали такой конкретный и внятный запрос экспертному сообществу. Сформулировали – и ждут ответа.

И это только начало. Будут другие вопросы и ответы, и новые дискуссии, и новые предложения, и новые смыслы. Чтобы когда-нибудь, найдя ответы на тысячи разных вопросов, мы наконец смогли ответить на самый главный – кто мы такие? К чему стремимся? Во что верим? Зачем живем?

Сегодня наша страна чем-то напоминает богатыря, остановившегося у придорожного камня. Налево мы уже поворачивали – 70 лет советской власти за плечами. Направо – туда, где рынок и либеральные ценности, - тоже пробовали ходить. Теперь нужно выбрать новый путь… Заранее зная, что указателя нет и дорогу придется торить самим.