Его судьба начиналась так ярко, его талант обещал так много…
Актер. Режиссер. Оперный певец. Театральный продюсер. Любое из этих поприщ сулило ему успех.
Сулило – и не обмануло.
Обмануло время. Революция и гражданская война заставили судьбу повернуть в другое, куда более скромное русло.

Сегодня в Новосибирске, наверное, уже не осталось зрителей, которые помнили бы его роли. Последний раз на сцену «Красного факела» Матвей Федорович Кириков вышел более 60 лет назад. Коллеги называли его «театральной энциклопедией»: он очень любил рассказывать всем, кто готов был слушать, истории из своего бурного прошлого.
Ему действительно было о чем рассказать. По мотивам его жизни можно сочинять авантюрно-театральный роман…

На сцене с Качаловым

Родился Матвей Кириков в 1880 году в Петербурге – младший сын в большой купеческой семье. Отец торговал сукном, имел два доходных дома, несколько магазинов и был, судя по всему, весьма предприимчивым и дальновидным коммерсантом. Для примера одна из его удачных негоций: купив в свое время две тысячи саженей никому не нужной заболоченной земли по рублю за сажень, спустя двадцать лет Кириков-старший продал эту землю уже по тысяче рублей за сажень и построил здесь собственный дом. В этом доме на Мытнинской набережной и прошло детство Матвея Федоровича, его сестры и братьев.
Правда, сам он, как потом признавался, своего отца с деловой стороны совсем не знал: Федор Иванович умер, когда Матвей был еще мальчишкой. Зато отцовская любовь к театру и их совместные походы на премьеры запомнились на всю жизнь: «Нас, пяти-, шестилетних ребят он брал с собой то в оперу – в Мариинский театр, то в драму – в Александринский… Юношей я уже видел все оперы, которые шли в Петербурге, да и в Москве, где мы часто бывали…»
Спустя годы Матвей Федорович будет вспоминать, как он в детстве часами «распевал дома любимые арии – басовые, теноровые, меццо-сопрано и, воображая себя на сцене, старательно раскланивался перед зеркалом. Очень любил читать монологи Гамлета или Чацкого». То, что этот мальчик вряд ли захочет в будущем посвятить свою жизнь торговле сукном, было видно невооруженным глазом. Родители это скоро поняли и смирились.
Увлечению детей театром в семье не мешали – наоборот, всячески способствовали: Матвей в отрочестве учился актерскому мастерству у знаменитого Владимира Давыдова и брал уроки вокала у тогдашнего любимца публики, баритона Мариинки Иокима Тартакова. Ученик проявлял незаурядные дарования, и оба мэтра прочили юному артисту большое будущее.
В особняке на Мытнинской набережной Кириков-старший устроил любительский театр с залом на 300 мест, и раз в месяц или два здесь давали спектакли. Сбор за программки и цветы шел на нужды благотворительности, а все расходы на постановку, бал и ужин после представления полностью брал на себя хозяин.
Между прочим, именно на таких любительских подмостках начинали свою сценическую карьеру многие знаменитости того времени. В доме на Мытнинской дебютировал легендарный Василий Качалов – тогда еще никому неизвестный студент юрфака Вася Шверубович. В первый раз он прочитал здесь «Сакья-Муни» Мережковского, после сыграл несколько ролей классического репертуара – от Подколесина в «Женитьбе» до Чацкого в «Горе от ума». История умалчивает, но легко предположить, что в тех же самых спектаклях, только на других ролях выходил на сцену вместе с будущим Качаловым и юный Матвей Кириков.

На гастролях с Шаляпиным

Свою первую труппу он собрал, будучи гимназистом восьмого класса. Настоящую труппу с профессиональными актерами. Оставил гимназическому начальству липовую справку о том, что якобы лежит со сломанной ногой, а сам отправился в турне по западным областям России. Два месяца труппа колесила по городам и весям, давая спектакли, сам Кириков исполнял роли «героев», а когда добрались до Варшавы, на имя 16-летнего антрепренера пришла телеграмма от матери: «Приезжай немедленно. Директор прислал врача узнать, действительно ли ты болен».
Дома его ждал грандиозный скандал. Обман раскрылся. Злостный прогульщик предстал перед разгневанным руководством гимназии. «Директор заявил, что он видел в жизни много всяких бесчинств, - вспоминает тот трагикомический случай Кириков, - но чтобы гимназисты из учебного заведения уезжали во время занятий лицедействовать, да еще при этом обманывали начальство, - подобного безобразия ему видеть не приходилось, и он желал бы, чтобы не пришлось больше увидеть».
И вылететь бы «безобразнику» из выпускного класса без аттестата зрелости, но тут на помощь Матвею пришел еще один из его талантов. С 14 лет он брал уроки у лучшего регента Александро-Невской лавры и руководил гимназическим хором. И юноша сделал директору предложение, от которого тот не смог отказаться, – он пообещал разучить со своим хором обедню Чайковского и исполнить ее на открытии новой гимназической церкви.
Обедня была исполнена, выпускные экзамены благополучно сданы, и аттестат зрелости получен. Матвей Кириков поступил на юридический факультет Петербургского университета.
Увлечение театром – это у Кириковых было фамильное, наследственное. Но если для отца оно оставалось приятным и необременительным хобби, ничуть не мешавшим основному бизнесу, то в детях уже превратилось в «роковую страсть». Любимый брат Матвея – Федор Федорович пожертвовал ради сцены и военной карьерой, и семьей. Влюбился в актрису, бросил жену с детьми, подарил своей возлюбленной театр, сам играл вместе с ней. А когда в полку сочли его лицедейство несовместимым с офицерским достоинством, он предпочел оставить полк, но не сцену.
Каким Кириков-младший был студентом, можно только догадываться. История с «варшавскими гастролями» ничему его не научила. Все свое время он отдавал театру – сам играл на сцене, держал антрепризу, руководил оперными и драматическими труппами, создавал театральные коллективы и устраивал турне. География его антрепренерской деятельности потрясает: Гельсингфорс (Хельсинки), Екатеринодар (Краснодар), Екатеринослав (Днепропетровск), Харьков… Двадцатилетним пареньком он проявлял незаурядный организаторский талант и, как бы сейчас сказали, выдающиеся продюсерские способности. Видимо, сказывалось купеческое происхождение и отцовские предпринимательские гены.
Окончив юридический, Матвей почти не работал по специальности, сразу, с головой окунувшись в стихию театра. Это был расцвет отечественного театрального искусства – как впрочем, русского искусства вообще. Актеры и спектакли того времени вошли в легенду, публика в буквальном смысле слова носила своих любимцев на руках, театр был властителем умов и душ.
Кириков работал с Савиной и Комиссаржевской, Южиным и Давыдовым, Ленским, Садовским, Орлениным, Корчагиной-Александровской. Он возил на гастроли Шаляпина, Собинова и Анну Павлову. Его воспоминания о великом русском басе считаются хрестоматийными. Постановками в созданной им оперной труппе руководил Римский-Корсаков. Среди друзей и знакомых Матвея Федоровича в те годы – композиторы Глазунов и Рахманинов, писатели Чехов и Куприн, художники Грабарь и Коровин. С известным литератором Власом Дорошевичем он проехал на автомобиле пол-Франции и тоже оставил об этом воспоминания…

В контрах со Станиславским

Так и хочется написать, что в нем всю жизнь боролись бизнесмен и художник. Но это, во-первых, будет банально, а во-вторых, неправда. Бизнесмен и художник в нем не просто уживались, они взаимно дополняли друг друга – художник ставил задачи, а предприниматель искал возможности их выполнить. И никогда ради коммерческого успеха Кириков не поступался высокими идеалами искусства.
«Моя антрепренерская деятельность носила чисто меценатский характер, - писал Матвей Федорович много лет спустя. – Меценатствующими антрепренерами называли тех, кто в своих театрах проводил строго определенную художественную линию, не уподобляясь театрам «купца Епишкина». Это требовало больших личных вложений предпринимателя. Годы меценатствующего антрепренерства я вспоминаю как дурной сон. Театр стоил больших средств, а отсюда вечная забота, где добыть денег».
Даже немаленькое наследство, оставленное отцом, и выигрыш 200 тысяч рублей по займу не спасали положение: Кириков не раз оказывался на грани разорения. Выручали предпринимательская сметка и, как бы сейчас это назвали, инновационный подход к ведению театрального дела.
Как-то браться Кириковы, Матвей и Федор, задумали создать театр на паях. Актеры – пайщики, театр – собственность труппы. «Нам казалось, что, если театр будет принадлежать всему коллективу, а не одному владельцу, то каждый участник предприятия будет стараться работать как можно лучше, чтобы повысить свое благосостояние…, качество спектаклей станет выше, и общество получит новый театр , более интересный с художественной стороны», - пояснял свою затею Матвей Федорович.
Актеры очень увлеклись этой идеей – еще бы, ведь она сулила им участие в прибылях! Братья Кириковы переоборудовали для этих целей известный в Москве кафешантан и даже переманили к себе художника из МХТ, чем вызвали большое недовольство Станиславского. Константин Сергеевич потом звонил и выяснял с Кириковым отношения. Новый театр получил название Дмитровский.
На дворе стоял 1917 год. Публика в театры не ходила – то, что происходило на улицах революционной Москвы, было гораздо интереснее любого представления. Дмитровский, едва открывшись, оказался, несмотря на блестящий актерский состав, в незавидном положении. Реклама не работала, билеты не раскупались. И тогда Кириков решился на поистине авантюрный шаг. Он дал распоряжение вовсе не продавать билетов и отказывал друзьям и знакомым в контрамарках. Зрители, обращавшиеся в кассу, видели табличку: «Все места проданы». Даже сотрудники театра не могли получить для своих родных входной на премьеру. «Билетов нет», - объяснял неумолимый директор.
Тем временем он тайком от всех сотнями распространял бесплатные билеты по учреждениям и организациям. Актеры радовались аншлагам, и никто из них даже не догадывался, какими способами заполняется зал. Зато по Москве пошли разговоры о том, что на спектакли Дмитровского не попасть. И представьте – хитрость сработала. Вскоре театр уже собирал настоящие аншлаги. Все были довольны – кроме, конечно, тех зрителей, которым больше не удавалось попасть на премьерные показы «на халяву».
Дмитровский просуществовал полтора года и мог бы работать дальше, но в 1918-м новая власть отобрала здание под клуб. Потом в нем откроется Театр им. Станиславского и Немировича-Данченко. Кириков попытался было организовать театр миниатюр, вновь собрал лучших актеров и вновь, несмотря на голод, холод и разруху, сумел добиться зрительского успеха. Но вскоре и этот театр был закрыт.
Матвей Федорович остался не у дел. Ни работы, ни средств к существованию. Позади – почти сорок прожитых лет, кипучих, ярких, бурных. Впереди – полная неизвестность. Талантливый продюсер и меценатствующий предприниматель новому времени, новому театру и новой стране оказался не нужен. И когда ему внезапно поступило предложение из Брянска собрать и возглавить в качестве режиссера новую труппу, Кириков согласился. Хотя уезжать из столицы в провинцию страшно не хотел и, как мог, оттягивал этот момент. Он понимал, что расстается не просто с Москвой, а со всей своей прежней жизнью.

В Сибири с Верой Редлих

О следующих 15 годах в его судьбе мало что известно. Он переезжает из города в город, выступая то в одном, то в другом периферийном театре и нигде особо не задерживаясь. Брянск, Гомель, Петрозаводск, Свердловск и Челябинск, Ашхабад и Ташкент… Впрочем, в те годы многие его коллеги жили такой бродячей жизнью. Ощущение хрупкости, неустойчивости, сиюминутности бытия питало охоту к перемене мест. «Поистине великолепные актеры были и оставались до конца жизни «блуждающими звездами», - писала Вера Редлих.
Достоверно известно, что Кириков, несмотря на сомнительное происхождение, успешно прошел чистку, о чем с гордостью сообщал в своей автобиографии, а однажды даже стал ударником пятилетки. Матвей Федорович старательно пытался вписаться в новую для него действительность.
В 1934-м он совершил последний свой переезд из города в город и переход из театра в театр. И до конца своих дней остался служить в «Красном факеле». Возможно, с возрастом, с течением лет ему уже захотелось оседлости и постоянного угла. Возможно, сильный актерский коллектив под управлением таких режиссеров, как Федор Литвинов и Вера Редлих, напомнили ему столичные труппы прежних времен. Как бы то ни было, в Новосибирске он сначала задержался, потом – остался. Исполнил за два десятка без малого лет множество ролей: Фамусова, Городничего, горьковского Луки. Замечательно играл Льва Гурыча Синичкина в известном водевиле, при этом изумительно пел и с легкостью, несмотря на более чем солидную комплекцию, танцевал.
Но почему-то больше всего коллеги вспоминают его в спектакле «Фельдмаршал Кутузов». «Красный факел» во время войны переехал в Кузбасс, уступив сцену Театру им. Пушкина. «Фельдмаршала» в 1942 году в Сталинске (Новокузнецк) показывали по три раза в день, в зрительном зале сидели солдаты, уходящие на фронт.
«Старик Кириков, неутомимо перегримировываясь, несколько дней подряд играл Кутузова. Толстый, усталый, ироничный, насмешливый и в то же время удивительно сердечный, - писала о нем Вера Редлих. – Казалось, ничто не могло удивить его, нарушить его спокойствие. Но как преображалось его лицо, когда он читал донесение о бегстве Наполеона!
- Москва оставлена французскими войсками. Россия спасена! – негромко произносил он, и настоящие слезы, слезы глубокого облегчения, слезы счастья наполняли его усталые глаза…
А что делалось в зале! Солдаты вскакивали с мест, аплодировали и кричали «Ура!»
Как ни странно, об этих годах жизни и работы Кирикова в «Красном факеле» сохранилось не так много сведений – несколько старых программок, несколько выцветших фотографий, пара абзацев в воспоминаниях коллег. Из этих воспоминаний складывается образ очень толстого, очень веселого, добродушного, всегда готового поболтать и пошутить «дяди Моти». Остался он на закате жизни один – детей не родил, с женами развелся. Кроме театра, у него ничего больше не было. Очень любил вспоминать былое – свои встречи с Шаляпиным, Собиновым, Ермоловой, и радовался, когда «Советская Сибирь» взяла его воспоминания для публикации. Кстати, слог у него был превосходный, так что ко всем прочим его талантам можно присовокупить талант литератора.
Жалел ли он о том невозвратном времени, когда мог по собственному желанию создавать труппы и собирать антрепризы? И возить на гастроли по российским городам звезд оперы и драмы? И может быть, чем черт не шутит, построить когда-нибудь театр, который бы вошел в историю и увековечил его имя…
Или он был счастлив уже тем, что может жить и работать и полностью принадлежать тому большому и важному, что называется русским сценическим искусством? Ведь об этом, собственно, он всегда и мечтал – с тех самых пор, как мальчишкой перед зеркалом произносил монологи Чацкого и Гамлета.
Когда я только приступала к истории жизни Матвея Федоровича Кирикова, я собиралась рассказать о судьбе в какой-то степени даже трагической. О нереализованном таланте, об упущенных возможностях, о несбывшихся мечтах. А закончив, вдруг поняла, что все это время страшно заблуждалась. Я совершенно неправильно понимала своего героя. Не было никакой трагедии. Матвей Кириков жил и умер счастливым человеком. Он был тем, кем всю жизнь хотел быть. И богатым, влиятельным столичным антрепренером, другом знаменитостей, и провинциальным актером на второстепенных ролях – он всегда был занят любимым, единственно нужным для себя делом и всегда оставался самим собой.
Человеком театра.