- Андрей, когда вы приступили к съемкам этой картины, у вас было ощущение апокалипсиса. Что-то изменилось к сегодняшнему дню?

- Идею российского апокалипсиса транслирую не я, это отклик журналистов и критиков на мои фильмы. Они говорят, что апокалипсис – это то, что с нами происходит весь постперестроечный период. Такие вещи не могут измениться в одночасье, представление об этом роится в тебе на протяжении многих лет. А фильм делается быстро: 2 февраля 2009 года мы получили предложение от английского продюсера, в конце марта был готов сценарий, в октябре встретились с Александром Роднянским, а уже в апреле 2010 года снимали картину. От рождения замысла до первого съемочного дня прошло чуть больше года. Для нас это рекордный срок. Что может измениться за год в мировоззрении? Ничего.

- В фильме «Елена» главная героиня - спокойная женщина совершенно естественно и буднично убивает своего мужа, чтобы добыть денег и отмазать внука от армии. Как вы относитесь к главной героине?

- Мне кажется, в самом строе фильма было заметно, что члены съемочной группы сохраняли дистанцию к тому, что происходило на экране. Мы не расставляли никаких акцентов, мы ни на чьей стороне, мы прибываем в нейтралитете. В эпоху, когда сгинул серебряный век, и появилось советское государство, правители пытались подчинить себе искусство. Они превратили искусство в идеологию, в воспитание морального облика строителей коммунизма. Все, что было сделано под знаком этой воспитательной функции, привило нам понятие, что в искусстве должны быть расставлены акценты, кто хороший, кто плохой, и куда нужно двигаться. Сейчас мы освобождаемся от этого бремени. Как говорил Владимир Набоков: «Фантазия бесценна, именно потому что бесцельна». Каждый самостоятельно разбирается с тем, что он увидел.

- У актрисы, играющей главную героиню сложная психологическая роль. Трудно было найти подходящую актрису?

- Когда стало ясно, что фильм будет сниматься на русском языке, возникли первые идеи относительно актеров. Я вспомнил одну актрису, которая работала в театре на Малой Бронной. Я запомнил ее лицо – это впечатление 1992 года. Она гораздо моложе героини и нам пришлось ее состарить. Я даже боялся предлагать актрисе сценарий, потому что первая фраза фильма: «Пойду в банк за пенсией», как-то неприлично предлагать сыграть такой молодой женщине роль пенсионерки.

- В фильме можно проследить элементы античности: Елена, троянское государство, его распад. Почему был выбран отсыл к античности?

- В этом фильме есть скрытые смыслы, но просить меня их открыть не надо. Елена, Троянский конь, все это работает в этой картине. Чудная Елена попадает в великое государство, как Троянский конь, который вносит туда варварскую стихию – можно провести такую параллель, но поверьте, она возникла совершенно случайно. Этот проект рождался, как англоязычный и когда сценарий писался наш Владимир был Ричардом, Сережа был Дэнисом, Катя была Кэтрин, а главная героиня была Хелен. Нам нужно было хлесткое женское имя. Потом когда фильм решено было снимать на русском, Хелен стала Еленой. Получилось мягкое, дивное русское имя.

- Вы писали сценарий для съемок фильма на английском языке, а потом сняли кино на русском. Как изменился сценарий? И не возникает ли некоторая отстраненность от персонажей в связи с формальным переводом текста?

- Отстраненность вовсе не означает, что в зале не найдется зрителей, сочувствующих этим персонажам. Я уверен, что эти типажи абсолютно узнаваемы. Эти люди живут среди нас: Сережа, Таня, Елена. По одной причине: в их уста вложены слова и перед нами живые люди – актеры. Мне ничего не надо говорить Наде Марковой (она играет Елену) про смыслы заложенные в картине, потому что крупным планом передо мной лицо женщины, которая несет на себе печать русской жизни. В сценарии было написано Хелен, Ричард, Дэнис, Кэтрин, и при переносе на русский язык в сценарии ничего не изменилось кроме имен. С продюсером-англичанином мы разговаривали о том, что надо некоторые драматургические узлы поменять. Например, коррупционная система оплаты, чтобы отмазать внука от армии, в Европе не работает. В Англии нищий парень из шахтерского городка может получить грант на обучение. В России такого нет, мы живем в феодальной стране, у нас рука руку моет, нами правит власть, которой нужно подачки носить. Мы хотели привлечь британского драматурга, чтобы заменить конфликт, который заставляет героиню совершить ужасный поступок. Но потом мы перенесли картину на русскую почву, и нам не пришлось менять сценарий.

- Для кого этот фильм – для миллионов, для узкой группы людей или для жюри Каннского фестиваля?

- Если человек занимается искусством, то все что он делает, он делает для себя. Для себя - это не значит из эгоистических соображений. Можно сравнить киноискусство с ремесленным производством. Если человек делает стул тиражом в тысячу экземпляров, то он производит просто предмет мебели, если он создает его для себя, то это будет произведением искусства, потому что это сделано с любовью. Когда ты снимаешь кино с любовью и для себя, исходя из своих представлений о прекрасном, только тогда это может кому-то понравиться. Миллионы зрителей – это абстракция, невозможно сделать фильм даже для двухсот человек, откуда я знаю, кому что нравится. Когда режиссер говорит, что снимает фильм для зрителя, он либо лукавит, либо не знает, что делает.

- Вместо героев в фильме разговаривают включенные телевизоры. Бесчувственный Владимир предпочитает смотреть спортивные передачи, а вот Елена – фанатка Первого канала, смотрит все от Геннадия Малахова до программы «Давай поженимся». Вы специально подбирали реплики из телепередач, которые попали в фильм?

- Отрывок про колбасу (из программы «Контрольная покупка» – «В этой колбасе точно нет картона») попал в фильм случайно. Из телепередачи «Давай поженимся» я выбирал «любимые» кусочки. Там есть просто гениальная фраза: «- Как тебе Марина, Леш? - Ну как тебе сказать. Но если говорить конкретно, то ничего нельзя сказать». Это прямая цитата из передачи! Я сейчас все чаще встречаю людей, которые не смотрят телевизор. Я очень рад за них. Я бы тоже сделал что-нибудь подобное, но пока телевизор стоит дома.

- Главная героиня убивает мужа, добавляя к его лекарствам «Виагру». У вас не возникло шероховатостей с производителями этого препарата?

- Когда мы поняли, что нам нужна только «Виагра» стал вопрос о том, что это торговая марка. В таких случаях киношники либо добиваются соглашения с компанией и получают деньги за рекламу, либо изменяют одну букву в торговом названии. Мы встречались с представителями фармацевтической компании. Я рассказал им, что силденафил, содержащийся в «Виагре», вступая во взаимодействие с нитратами, обрекает человека на смерть. После сердечных приступов больным, как правило, врачи прописывают нитраты. Мы раскопали эту информацию в интернете, и на основе ее создали сценарий, в котором совершается идеальное убийство, доказать вину Елены невозможно. Мне удалось убедить представителей фармацевтической компании, что мы не дискредитируем препарат, а наоборот за них ведем профилактическую работу, рассказывая о побочных эффектах. Переговоры были в декабре, в апреле съемки, потом фильм попал в Канны. Тут представители фармацевтической компании заявили, что надо убрать «Виагру» из кадра, иначе они запретят показывать фильм на фестивале. Я испугался, у нас было мало времени, чтобы что-то переснять или заменить букву компьютерной графикой. Это глупость, конечно, несусветная. Все равно зрители поймут, что такое «Миагра». Но юристы сказали, что закон мы не нарушаем, так как были предварительные переговоры.

- Вы знаете специфику новосибирского зрителя. Как считаете, как здесь воспримут «Елену» и важно ли вам признание новосибирской публики?

- Я думаю здесь воспримут фильм также, как в любом городе. Может есть, конечно, элемент землячества, вроде «ну наш же, ну простим его» - это будет некий бонус.

- Вы в Новосибирск по-прежнему с удовольствием ездите?

- Прокат картины в России начинается 29 сентября, 26 сентября премьера в Питере. Обратите внимание, что 21 сентября премьера в Новосибирске. Это традиция, все премьеры моих фильмов проходили в Новосибирске. Именно потому что это Родина, я тут родился, и провел лучшие годы жизни.

- «Елена» только вышла в прокат, а вы уже знаете, что будете снимать дальше?

- У нас со сценаристом Олегом Негиным уже давно лежит несколько сценариев. Один сценарий лежит на столе у сильного продюсера, этот проект рассматривается как англоязычный, и скорее всего это будет фильм со звездой. Стоит тебе взять мировую звезду в картину, как внимание к фильму увеличивается в десятки раз. Почему так много фильмов со звездами? Позвали Бреда Пита в фильм Теренса Малека, значит из миллиона зрителей посмотревших кино, 700 тысяч пришли только из-за Бреда Пита. Это очень важно для этого проекта, потому что он радикальный: на протяжении двух часов в комнате несколько человек не вовлечено, не страстно разговаривают. Не всякий зритель пойдет смотреть такой фильм. Звезда – это не компромисс, это правильный ход на новую территорию. Еще параллельно мы ищем финансирования на одну историю, о которой мечтаем уже три года. Это черно-белый фильм на русском языке про Великую Отечественную войну: широкая панорама жизни, не на передовой, без всяких героев и победных корреляций. Просто маленький человек, выживающий в бесчеловечных условиях. Я верю в этот проект, он очень мощный.

- Андрей, почему сложно найти продюсера в России для ваших фильмов?

- В России мало настоящих продюсеров, а не посредников между съемками и кассой, которых не интересует будущее фильма. Например, я вижу какую работу делает Александр Роднянский, какую жизнь он дает фильму, как выбирает, где делать премьеры. Он думает о том, что дальше будет с фильмом. Проблема еще в том, что в России плохой рынок сбыта. У нас всего 2500 экранов на огромную страну. Ровно столько в одном Лондоне. В США – 40 тысяч экранов, из них 15% показывают исключительно авторское кино. Так что продюсеры не могут заработать в России на прокате.

- Раз уж вы заговорили про нехватку кинозалов. В Новосибирске недавно пытались закрыть кинозал «Синема», как вы к этому относитесь?

- Если бы во Франции закрыли синематеку – уникальную коллекцию мирового кино, вся Франция бы встала. В Москве в музее кино закрыли синематеку и никто не заметил. В музее было 10 залов, я туда ходил три года, каждый день смотрел по три фильма – это мои единственные университеты. Я научился снимать кино в залах этого музея. Человек, который лично знал Эйзенштейна, директор музея Наум Клейман, теперь вынужден ютиться в каком-то подвальчике. Вот как обстоят дела в нашей стране...