Этот «киношный» заголовок появился сам собой, когда я еще не думала о том, что же я напишу о премьере НАМТ «Глобус» (режиссер Олег Юмов), а просто сидела в зале. И невольно слушала комментарии слева и справа. Юные зрители аплодировали, иногда восторженно (а может, изумленно?), даже топали и чуть ли не присвистывали. Педагоги за моей спиной громко возмущались. Я постаралась понять и тех, и других. Хотя вопросов и эмоций у меня самой было не меньше.
* * *
Художественный руководитель Государственного академического Малого театра, который называют «Домом Островского», народный артист СССР Юрий Мефодьевич Соломин говорил в интервью автору этих строк, что мы только сейчас начинаем приближаться к пониманию Островского. В советское время, когда в обществе не было тотальной власти денег, многие коллизии в его пьесах выглядели для нас умозрительно. Поэтому современным театрам, объяснял Соломин, стоит приступить к прочтению великого русского драматурга заново.
* * *
А вот если представить, что мы не изучали в школе «Грозу»? И уж тем более не читали знаменитую статью Добролюбова? (Или, наоборот, читали еще и Писарева.) Придет нам в голову назвать Катерину Кабанову, заблудшую жену и юную самоубийцу «лучом света в темном царстве»? Кому мы станем сочувствовать в этой вполне обыкновенной, если не считать финала, истории? Вполне сериальной даже. И вопрос «Можно ли так обращаться с классикой?» будет ли будоражить наши умы?
Ну да, то, что происходит на сцене в спектакле режиссера Олега Юмова, на купеческий быт в школьной интерпретации похоже меньше всего. Хотя Катерина (Екатерина Аникина) в самом деле вся в белом: у нее белое платье, белый корсет и даже белые чулочки с подвязками, в чем мы во время спектакля воочию убеждаемся. Вот она на сцене, вся такая трепетная, и, похоже, по младости лет, — дуреха, ибо порывы есть, а с мыслями пока не очень. Религиозный экстаз у этой Катерины мало отличим от гормонального, ну или давайте скажем мягче – любовного.
Кстати, все памятные со школьных лет возвышенные монологи она произносит торопливо, на фоне еще чьих-то параллельно звучащих речей. А вот о том, что «не захочет здесь жить — так и не будет», — прямо в зал и с чувством. Глаз да глаз за молодой женой нужен, пока не подрастет и не поумнеет, — эту очевидность пытается внушить сыну старшая Кабанова (назвать героиню актрисы Светланы Галкиной «Кабанихой» язык, простите, не поворачивается).
В элегантных алых одеждах, со стильным «каре» цвета воронова крыла, в сопровождении молодого секретаря, - эта Кабанова, деловая женщина, воспитала сына, как могла. То есть только «тряпку» – никчемного, нервного, дерганого человечка, который, кроме как вырваться от маменьки, ни о чем и мечтать не смеет. Да и вырваться-то не навсегда, в деловую поездку только, и заодно погулять. Потому что – куда же он без маменьки? На Тихоне (Денис Васьков) современный костюм, модные очки, у него сегодняшние повадки. Словом, типичный сыночек деловых мам, сильных и успешных, у которых отпрыски, как правило, плавно переходят из-под власти матери под каблук жены.
В последней сцене, когда пьяный в зюзю Тихон, сидя в лодке с водой, растеряно бормочет Кулигину, мол – не знает он, что теперь делать. Всё в руинах. Катя утопилась, сестра сбежала. И как жить, куда деваться? В этот момент инфантильного Тихона искренне жаль. Хотя больше всего в «Грозе» мне жаль Кабанову. Не Катю. Честно говоря, в Катину любовь-страсть, доведшую до прыжка в реку, я ни разу не поверила. Да и прыжка-то не было. Так, ушла тихонечко Катерина и стала … частью Волги. Но об этом позвольте чуть позже.
* * *
Я не сумела для себя решить — так ли задумывал режиссер Олег Юмов, что не будет в этом спектакле ни луча света, ни любви, ни вообще какого бы то ни было абсолюта? А только вакханалия жизни, только хотения, только безумные пляски, как в финале первого действия. Когда и Феклуша, божья странница (Наталья Тищенко), в спектакле — жизнерадостно хиппующая девица, и наглец-гопник Ваня (Руслан Вяткин), ухажер сестры Тихона Варвары (Нина Квасова), и Катерина в белом бельишке, и миловидный недотепа Борис (Александр Петров) — все они отплясывают нечто несусветное, а по заднику плывет видеоряд разъятого мира Сальвадора Дали. Однако эта вакханалия никакой радости ее участникам не приносит. Только горе и расплату второго действия.
Катерина спектакля «Глобуса» совала голову в петлю, не задумываясь, что творит. И ни о ком, конечно, не задумываясь. Меньше всего — о Тихоне. Душа, а прежде – тело ее рвались отсюда, нелепый Борис оказался в городке ко времени. Дальше вы знаете. Потому что на самом деле невозможно забыть то, что ты учил в школе. Но мы начали этот текст с того, что происходящее на сцене не походило на размеренный купецкий, да хоть какой размеренный быт русского городка XIX века. Зато на «безумный, безумный мир» начала XXI — сколько угодно!
Я уверена, что у Катерины, да и у Варвары, «Дом-2» — любимая передача, к тому же сноха Кабанова явно держит в комнате стопку глянцевых журналов. Варвара-то вряд ли утруждает себя чтением. В общем, мизансцены в спектакле сменяют одна другую в ритме, бьющем по нервам. Вот чинно и медленно прогуливается по набережной бомонд нашего городка — семейство Кабановых в полном составе (фото на обложку!). Не успеешь оглянуться, а уже истерично орет на авансцене хмельной полуголый Дикой (Лаврентий Сорокин) и полощет свою буйну голову в волжской водице (фото в рубрику «Скандалы»).
Пора сказать, что на авансцене — лодки, в них — вода. Пространство сцены обито металлическими листами. Мне это сооружение напомнило огромный корабль, набережная – палуба. Плывет сия конструкция явно не в даль светлую. Апокалипсис на пороге, и ни одного Брюса Уиллиса. Вот разве Кулигин (Павел Харин) – радетель за благо города. Он, кстати, и одет как-то в средненародный костюм, ближе всех к первоисточнику. И говорит всем самое разумное. Дикому, например, предлагает пожертвовать на сооружение уличных часов, Тихона уговаривает простить Катерину и не поминать ей никогда греха. Но Кулигин ничего не решает, никто его попросту не слушает.
А кто решает? Да ведь и Кабанова тоже ни к чему происходящему не причастна по большому-то счету. Ее монолог в лодке (тоже в лодке!), когда она стаскивает с головы черный парик и на плечи падают ярко-рыжие волосы актрисы Светланы Галкиной, — о том, как хорошо жить своей семьей, в любви и согласии, — под ним ведь каждый здравый зритель подпишется, этот монолог о простом человеческом семейном счастье. А вовсе не о тиранстве темного царства. Но не удалось Кабановой это счастье построить, при всей своей безусловной силе характера и ума, что угадывается и во взгляде, и в голосе, и в повадках. Хотя от Кабановой-старшей я весь спектакль ждала … чего-то еще, кроме очевидного. Ее чувств, ее мыслей, - в них, может быть, была бы и оценка, и разгадка случившегося, ведь Кабанова-старшая – центр спектакля. Ну, не о Катерине же думать, в самом деле!
* * *
Ладно, придется искать разгадку самостоятельно. Почему в этом спектакле ни у кого ничего не складывается? (Напомню — «Грозу» мы не изучали!) Почему бесится Варвара, Катина золовка, вся – полное противоречие Катерине, и внешне, и по характеру, и по человеческой сути? Варвара крепкая, разбитная, всегда в черном, от платьишка до недетского исподнего, которое она нам тоже являет во всех подробностях в сцене купания. Варвара ошеломляюще прагматична для ее юных лет, ее душа никуда не рвется, но она удирает-таки с Ванечкой, рыжим наглым обаятельным балбесом. Что виной? Погибельный беспросветный городок на Волге? С такими узнаваемыми нравами, с такой безнадежной жизнью? Не темное царство — серое, глухое, туманное.
И жители его — не ведают, что творят, слетаются, как зачарованные, не на свет даже, на сладенькое. Словно и нет в мире ничего, кроме удовольствия момента. А там будь что будет. В реку, так в реку. С гопником Ваней в неизвестность — и это пожалуйста. Вполне сегодняшнее отношение к жизни, между прочим, отлично усвоенное как раз такими катеринами и варварами. «У человека эпохи постмодернизма, — говорит один обожаемый студентками профессор, — всегда в кармане лежит билет в один конец».
А ведь рядом-то с городком плещется Волга. И ее дыхание, ее простор и воля ощутимы в спектакле. И не только брызгами из лодок. Девушки в белых рубахах и серых хламидках поверх ходят медленными хороводами-ручейками то по сцене, а то и по проходам зрительного зала. Они дивно поют протяжные песни, они подсказывают ныряльщикам, где опасные камни, и цепляют рыбакам на крючок улов. Они даже вызывают ветер. Это русалки? Просто струи речные? Души утопших от неразделенной любви? Неважно. Они необъяснимо расширяют границы спектакля. В силу стихии, в грозу в этом спектакле веришь, как в возмездие. А потом видишь, что все равно река течет, и так будет всегда. Что бы мы ни творили по малодушию и неразумию. Вот, наверное, и абсолют. Ну, а Катерина? Она теперь тоже станет подсказывать ныряльщикам, где опасность. По логике событий тут просятся слова «от своей не убереглась». А логика спектакля и характера подсказывает: «да заметила ли она, что жизнь прошла?»
* * *
В общем, если бы возмущенные скандальным культпоходом педагоги спросили меня тогда в зале про школьную программу, про искажение классики и пр., я бы ответила, что смерть для классики — когда книга покрывается пылью на полке. А каждое новое прочтение есть попытка диалога, и это, по-моему, нужно и важно. Но если бы педагоги стали спрашивать, о чем же поговорил режиссер Юмов с драматургом Островским, ответить коротко я бы не смогла. И тогда я бы написала этот текст.